Слово, подчас, говорит больше, чем кажется поверхностному взгляду, оно иногда несет в себе такие оттенки смысла, которые надо лишь увидеть, обнаружить.
Слово "история" имеет несколько значений - это и "исторический процесс", и происшествие (говорят - "влипнуть в историю"), и рассказ. Причём один смысл не только не противоречит другому, но и помогает раскрыть его.
Человеческая история - это тоже рассказ, развивающий по закону жанра; у него должно быть начало, развитие и финал. Таким образом, само название, сам смысл этого термина подразумевает конечность. Если история развивается, значит она движется к своему завершению.
Но человеческая история - это и происшествие, она и порождена катастрофическим происшествием. Началом истории стало разрушение изначального равновесия, отпадение от Бога - грехопадение, бунт Люцифера. Именно этим разрушением равновесия поддерживается история, и падший ангел является главной силой исторического развития. Но здесь есть некое противоречие: Люцифер не может не знать, что развитие исторического сюжета неизбежно приведёт к финалу, к его поражению, к разрушению исторического пространства, в котором он может существовать, как независимая, бунтующая сила. Казалось бы, Люциферу логичнее быть не революционером, а консерватором, всячески тормозить, а не ускорять исторический процесс. Но законы жанра подразумевают, что любая остановка смерти подобна: там, где рассказ прерывается, там он и заканчивается. Для того, чтобы рассказ продлевать, его надо постоянно, не останавливаясь развивать. Люцифер не может остановиться, он постоянно движется вперед, исчерпывая все возможности исторического сюжета…
У Вячеслава Иванова есть небольшая работа "Лик и личины России", посвящённая исследованию идеологии Достоевского, но её содержание, как мне кажется, шире обозначенных в заголовке рамок. Иванов считает именно падшего ангела вдохновителем, творцом человеческой культуры. Но природа князя мира сего сложна: дьявол - обезьяна Бога, в нем тоже есть ипостаси зла, но существующие не в единстве, а в противодействии друг другу: "Люцифер (Денница) и Ариман, - дух возмущения и дух растления, - вот два богоборствующих начала, два лица единой силы, действующей в "сынах противления"; ей же и имя одно: Сатана. Эти два лица, в противоположность божественным ипостасям, нераздельным и неслиянным, являют себя в разделении и взаимоотрицании, глядят в разные стороны и противоречат одно другому".
Люцифер - это бунтующее, дерзающее, творящее и героическое начало: "Вся человеческая культура созидается при могущественном и всепроникающем соучастии и содействии Люцифера, наши творческие, как и наши разрушительные энергии, - в значительной части его энергии, и через него мы бываем так красивы смелостью почина, дерзостью самоутверждения, отвагою борьбы".
Но там, где люциферический импульс исчерпывает себя, в силу вступает Ариман - дух разложения и небытия, сила безнадежного отчаянья и самоотрицания. "Ариман - престолонаследник Люцифера. К нему должна перейти держава земли, если не упразднит Люцифера Тот, Кто называет Себя в Откровении Иоанновом "Первым и Последним" - "Агнец Божий, вземляй грех мира".
"Решается соперничество в исторических судьбах Земли через человека и в человеке. Ныне княжит в нём и через него Люцифер, творящий культуру, - какою мы её знаем. Культура, по Достоевскому, - уже "сиротство", "великая грусть" о "заходящем солнце". Культура конечна. Она спасается своею динамикой и должна бежать, безостановочно бежать, как зверь, травимый ловцом. Её гонит "князь мира" со сворою Аримановых собак. Долго ли ещё может продолжаться этот бег?"
Хоть и сказано, что "о дне же том и часе никто не знает", но в то же время говорится: "От смоковницы возьмите подобие: когда ветви её становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето. Так, когда вы увидите сие, знайте, что близко, при дверях".
По оскудению культуры можно судить о том, что Люцифер исчерпал свои сюжеты и исторический процесс близится к финалу…
Собственно, кризис культуры - это не просто состоявшийся факт, но и дело давно минувших дней. Даже трудно сказать точно, - когда это кризис начался. Но последние судороги произошли ещё в прошлом веке. Сейчас наличие каких-то литераторов или художников, сути дела не меняет, ведь то, что они создают, находится уже по ту сторону культуры. Мы сейчас присутствуем при выветривании и лишении всяческого смысла всех форм, не только в сфере искусства, но и экономики, политики. Есть некоторые проблемы даже с определением нашей эпохи, это даже не постмодернизм, а некий "постпостмодернизм", т. е. такое состояние, которое даже назвать никак нельзя, можно лишь сказать, что оно состоялось после чего-то более или менее оформленного.
Конечно, нельзя окончательно решить - является наш кризис этапным, временным или окончательным, финальным. Но его очертания заставляют всё же подозревать, что сейчас позднее, чем кажется…
НАЗАД