Пробуждение было тяжелым: и уснуть невозможно, и налившиеся свинцом веки не открывались. Голова казалась большим колоколом - мозг, как колокольный язык, казалось, бил в стенки черепа: "бам", "бам". Смутно выплавали студенистые, аморфные образы прошлого вечера: было много пива, много водки, пьяные, бессмысленные разговоры.

Андрюха сделал титаническое усилие и оторвался от от скомканной постели...

"Надо что-то выпить!"

На кухонном столе стояла кружка с остатками киселя. Андрюха хотел сделать глоток, но увидел плавующую в ней дохлую осу. Несмотря на своё мучительное состояние Андрюха философски улыбнулся: бедному насекомому кружка с киселём, должно быть, показалась морем наслаждения, а затем она в него погрузилась и утонула.

Андрюха открыл окно и выплеснул кисель на землю.

Мертвую осу моментально облепили маленькие черные муравьи, ловко откусившие крылья, впившиеся в панцирь, чтобы вскрыть его своими кусалками и добраться до внутренностей, оставив от грозного насекомого только пустую оболочку... * * *

Анрюха медлено приходил в себя сидя под душем. Капли стучали по телу, по ванной, по шуршащей клеёнчатой шторе, и в оттаивающей душе копошился червь сожаления.

"Я же царский сын!"

Фантазия о том, что он царский сын неведомой империи, подкинутый в чужую семью, с детства не давала ему покоя. Он понимал, что это всего лишь внутренняя сказка, но мысль о своё особом предназначении была такой чарующей, что даже повзрослев, он не мог оставить её.

Смывное отверстие с журчание поглощало бегущую воду.

"Что я делаю? Я бессмысленно спускаю свою жизнь... Надо взять себя в руки... Надо бороться... Надо дисциплинировать себя... Засесть за книги... Я же хотел пробудиться, прорваться из этой жизни... Меня ждёт ослепительная империя!"

Стоя голым перед зеркалом он критически рассматривал себя: на лице припухлости, мышцы дряблые, заметно наметилось брюшко.

"Я смогу, я исправлюсь, займусь спортом. Я - царский сын!"

Накинув халат, он вытащил из холодильника банку пива и приложил её к горячей, распаренной голове. Он наконец почувствовал, что ожил. Шелкнув кнопку на телевизоре, Анрюха опустился в кресло и сделал несколько глотков. Его охватила приятная расслабленность.

Телек как всегда бредил тяжелой, неудобваримой чепухой: ржущие зрители "Аншлага", бодрые ремонтники, творящие квартирные чудеса, унылые тётки из мыльных опер, и бесконечные демоны рекламы смешались в одном адском карнавале. Но перключая пультом каналы Андрюха не мог отоваться от телеэкрана, словно бы погружённый в полусон каким-то наваждением. Его тело растеклось по креслу, а мысли с трудом передвигались в густой, клейкой пелене.

Он очнулся через несколько часов.

Выключив телевизор Анрюха подошёл к окну. Уже вечерело. За крышами домов и верхушками деревьев проглядывали кусочки неба, прохожие неторопливо шли по улице в лучах золотистого света, и даже звуки были полны усталой истомы...

Над ухом зажжужала муха, попавшаяся в липучку, повешенную над подоконником. Она что было сил махала своими крылышками, пытаясь вырваться, но лапки намертво погрузились в клейку приманку. Её товарищи по несчастью завязли так глубого, что и вовсе не могли шевелиться... Андрюха опять философски усмехнулся: "Влипли в полном смысле этого слова!"

В дверь позвонили: это пришла Марина... * * *

Андрюха лежал в темноте, возле спящей девушки, уткнувшись носом в пахнущую потом простыню, и никак не мог собраться. Его я распалась на множество полужидких обломков, и амебообразные мысли, кружились в голове, никак не оформляясь в что-нибудь чёткое. Мелькнуло "Я царский..." и утонуло в темноте, напоминающей первозданный Хаос, в котором не было ещё никаких форм.

Сознание погасло и Анрюха провалился в сонное небытие...

В темноте безнадёжно зажжужала пойманная, но не сдающаяся муха. * * *

Утром Марина потягиваясь подошла к окну, и увидев липучку, полную насекомых, сняла её и выкинула в помойное ведро.