К оглавлению

Таинственная дверца



Пасмурным, промозглым зимним деньком, с отвратительным настроением ехал в троллейбусе. В окошке промелькнули покатые крыши четырёхэтажных домов послевоенной постройки. С крыши более низкого магазина на крышу дома приставлена лесенка. И почему-то подумалось: конечно же там - на чердаке, в таинственном полумраке - покоятся необычные сокровища, стоят, покрытые пылью, сундуки со сказочными вещами. И в душе шевельнулось что-то детское - отблеск забытой радости...
С годами эта вера не стала слабея, её не убила приобретенная тусклая и плоская мудрость мира сего - вера в таинственный ход, в таинственную дверцу, ведущую в счастливый сказочный мир. Он находится где-то близко, невзрачный с виду, но не за морями и горами, а здесь - рядышком. Возьмешь за ручку, откроешь и в лицо брызнет ослепительный свет, что манил всю жизнь сквозь смутные чувства и воспоминания...
Алиса побежала за Кроликом, залезла в нору и провалилась в страну Чудес. В этом мире царит веселая чепуха, но в нём нет одного - страх и горя. В долгом падении в бездну в самом начале сказки нет присущего этому состоянию ужаса. Королева грозна на вид, и обещает всем отрубить голову, но так и не рубит, и Алиса помнит, что это всего лишь колода карт. Это сознание - такое облегчение после мира нашего, где различные короли и королевы головы снимают с плеч с невероятной легкостью и от этого кошмара нет никакой возможности избавится.
Страна Чудес - это место, где Страх Божий замещён Смехом Божиим. Бог снимает дистанцию между собой человеком, снимает маску серьезности, и играет с нами. И мы счастливо, как дети, смеёмся вместе с Ним. Хотя в Стране Чудес невозможно жить постоянно (это было бы утомительно), но она своей ослепительной легкостью уравновешивает железобетонную тяжесть мира нашего. В том то и дело, что наш мир - не самодостаточен. Как замечательно кто-то сказал: "Самая страшная мысль, что наш мир - лучший из миров". Если наш мир - единственный, и кроме него ничего нет, то он - ужасен, он - тюрьма, он - камера пыток. Он приемлем лишь как часть чего-то большего, как один из многих миров. Если наше существование ограничено рамками этой жизни, то оно бессмысленно. Оно приемлемо лишь как фрагмент чего-то большего, как то, о чём пишет Бердяев: "Вся жизнь человека от рождения до смерти есть лишь один день жизни, вырванный из жизни целой, бесконечной и вечной".


К оглавлению