Моя память имеет своенравный характер; она играет со мной злые шутки, скрывая в моём сознании самые элементарные вещи. Не знаю - помню ли я в действительности свою жизнь? Когда я оглядываюсь назад, то вижу не череду запечатлённых фактов, похожую на хронику, а мозаику мазков. Каждый мазок - событие, царапнувшее мою память. На этом холсте часть, запечатлевшая послеармейскую жизнь, намного беднее красками. Армия стала своеобразным рубежом, преддверием, за которым начиналось скитание в душевной пустыне, мучительно до этого мною предчувствованное. В этой пустынности один из немногих ярких мазочков - Ирина. Причём это не полноценное, длинное и связанное воспоминание, а набор отрывков, эпизодов испорченного фильма. На семинаре по философии я собираюсь читать свой трактат и вот прямо передо мной усаживается улыбающаяся девушка с густыми длинными волосами, и её взгляд выбивает меня из колеи. И всё - чик, обрыв плёнки, конец. Воспоминания об Ирине состоят из таких обрывочных фрагментов.

Когда я её случайно встретил в книжном магазине несколько лет спустя после окончания института, то от былой роскоши её волос мало что осталось. Вообще вид Ирины произвёл на меня впечатление какой-то надломленности, хотя, быть может, это была проекция моего собственного настроения.

Эта встреча совпала с запутанностью в моей жизни, которая привела местами к дурацкому, а местами к дикому анекдоту. Кризис выявил одну пугающую реальность - я охотился сам на себе. Когда я потом анализировал цепочку событий, то обнаружил то, как мой собственный ум плёл сети, готовил засады и ловушки, в которые я в конце концов попался. Почва ушла из под ног и я осознал, что даже на самого себя нельзя полностью полагаться. Я взялся за книги по психологии, и у Юнга вычитал о Тени, Тёмном двойнике, стоящем за спиной Эго. Не знаю - не является ли и эта рукопись, которую я сейчас пишу, очередной хитростью Тени, неустанно ведущей свою охоту?

Встреча с Ириной была предсказана мне во сне примерно месяца за два. Об этом сне я вспомнил уже после встречи и подивился его пророческой точности, и понял, что это событие имеет особое значение.

Ирина могла стать поводом для очередного анекдота, но на этот раз у меня был план. * * *

Когда я ходил по улицам, или стоя в автобусе всматривался в людей, то видел, что человек не устойчивая форма, а текучее движение. Если прокрутить это движение в ускоренном режиме, то можно было бы увидеть, как молодые лица покрывались морщинами, их тела сгибали усталость и болезни, а затем всё окончательно разлагалось, чтобы исчезнуть в небытие. Эти циклы бесконечно повторялись, но люди не замечали бессмыслицы происходящего потому, что процесс целиком захватывал их. Моя же беда состояла в том, что хотя меня нёс тот же поток, моё сознание не было им захвачено. Не могу судить, - счастье ли подобная ситуация или проклятье, но утратив вкус к жизни, я запланировал побег.

Моя фантазия вскормила одну идею, заворожившую меня: человек - это падший ангел, утративший крылья. При падения высшая ангелическая целостность распалась на два элемента - женский и мужской. Обычное житейское совокупление, зачатие и рождение было пародийным воспроизведением высшего слияния, восстановления, в котором соединение распавшихся половин порождает изначальное Единство, находящееся вне сферы раскола мира сего. Моя лихорадочная фантазия требовала воплощения и Ирина показалась мне удачным элементом для алхимической операции. Проблема был лишь в том, что необычная по своей сути задача не решалась обычными средствами. Невозможно было заявить Ирине: "Милая, давай сотворим нечто невероятное!" При всёй своей кастанедовщине она ни за что не восприняла бы подобное предложение всерьёз, а её скепсис полностью бы разрушил мои планы. Поставленная цель не достигалась во внешнем мире. Мне требовалось идти тёмными магическими тропинками. * * *

Ирина не относилась к разряду податливых материалов, к пластилину, способному легко принять нужную форму. Это было живое существо со своими душевными закоулками, хаосом мыслей и желаний, бурлившим в замкнутой оболочке. Для успеха операции требовалось, чтобы мой образ захватил её воображение полностью и без остатка, а я пока являлся для неё лишь малым фрагментом жизни. В её умственном каталоге моя фамилия стояла каким-нибудь двадцатым или тридцатым номером, а в моем деле, задвинутом на самоё тёмную полку архива её памяти , возможно, значилось лишь два слова "странный придурок". Так что, прежде чем превратить Ирину в элемент высшего слияния, мне требовалось навести в ней порядок.

Ночи, когда меня охватывал странный экстаз, открывавший двери в замкнутые днём заповедные пространства, стали временем напряжённой работы. Около часа ночи я концентрировался и представлял, как вылетаю из своей пятиэтажки. Я окидывал панораму ночного города, а затем направлялся к Волге и стремительно несся над темной водой, изрезанной лунными бликами. Я сворачивал у Речного вокзала, а затем выходил на маршрут 15-го троллейбуса. Поначалу довольно много времени занимал поиск её дома, но тем большим был мой восторг, когда я достигал своей цели. Некоторое время я отдыхал на подоконнике, глядя сквозь стекло на спящую Ирину, наслаждаясь волнующим моментом, а затем просачивался в комнату и через заветную точку груди проникал в её сновидения.

Вскоре я убедился, что надежды на скорый успех были безосновательными. Мне не удалось проникнуть в систему управления через каналы сновидения, меня встречали различные хитроумные преграды. Всё нашептанное мною ночью стирал Внутренний цензор и по утру Ирина ничего не помнила. Требовалось спровоцировать её на встречную активность, заставить её саму отпереть дверцы. * * *

Подбодренный её забавными речам на кастанедовские темы, я подумал, что не составит большого труда вывести её саму на дорожку сновидений. Я собрал всю силу своего красноречия и битый час описывал ей прелести шаманского путешествия. Наконец я подошёл к самому главному:

- Ну что, Ирина, - я весело ей подмигнул, - Давай рискнём? Я буду стучать в бубен, а ты сконцентрируешься на дырке в полу...

Меня обдало холодом:

- А зачем?

- То есть, как "зачем"? Неужели тебе не интересно попробовать?

- Вот сам и пробуй!

Титанических усилий мне стоило сдержать себя; я улыбался, на прощания рассказал анекдот. Но как только она вышла за дверь, я вдребезги разбил свою кружку о стену; остатки кофе брызнули на компьютер.

ГЛУПАЯ, ТУПАЯ СУКА! Да если всё дело было только во мне, стал бы я тебя уговаривать!

Я метался из угла в угол, испытывая дикое желание всё разнести в комнате. Наконец я понял, что надо брать себя в руки; проводить сложную духовную операцию поддаваясь низким, витальным эмоциям - было самоубийственно. Я делал глубокие вдохи и выдохи, повторяя: "Ничего, ничего..."

Надежда умирает последней. Спустя некоторое время я сделал ещё одну попытку. На этот раз я предложил организовать сновидческую встречу у моего компьютера на работе. Она внимательно выслушала меня, а затем меланхолично назвала мою затею онанизмом. Минут пять я глядел на неё, борясь с желанием расколоть твердую, упрямую голову каким-нибудь тяжёлым предметом.

Неудача нокаутировала меня, и я на целый месяц свалился в депрессию. * * *

Потихоньку я выкарабкивался, мне даже приснился символический сон: я выбираюсь из могилы, взявшись за надгробные кресты. Я собирал силы для последнего удара.

Ирина воплощала косное упорство мира, противящееся моей воле. Эта рутина не хотела подчиняться, она сама хотела подчинять - своим железобетонным упорством, непрошибаемостью стены, в которую сколь не стучи, но лишь разобьёшь себе руки в кровь...

Я выстраивал новую стратегию. Мои установки были в корне не верны, я ведь сразу догадывался, что Ирина не мистически настроенная натура и с этого фланга к ней не подберёшься. Надо искать её уязвимое место, чтобы спровоцировать кризис и тогда бы она раскрылась, как мидия, распахнувшая твердые створки своей раковины. Мне нужно было лишь обнаружить маленькую трещинку в её скорлупе и насовать туда тротила.

Не знаю, испытывают ли кошки к мышам чувство похожее на любовь, когда подкарауливают их у норки, но я любил, по-настоящему любил Ирину, отслеживая её повадки, сканируя её психику в поисках комплексов. Я варил в своей лаборатории жуткую отраву, группируя яды и разъедающие душу кислоты. Моя жизнь наполнилась смыслом, и когда я утомлённый в конце дня склонял голову на подушку, то ощущал где-то впереди, что-то мягкое и пушистое, очень похожее на счастье...

Это был замечательный августовский день. Женская внешность весьма изменчива, но в этот раз Ирина выглядела великолепно, да и я себя чувствовал превосходно, хотя и несколько возбуждённо. Я подумал, что моя жертва, перед тем как я проникну в её душу, заслужила некоторой радости, и купил ей мороженное. Мы шли, болтали и было так хорошо, как только бывает накануне больших катастроф...

Мы уселись на бордюре Аллеи Героев; Ирина многозначительно поедала бананы, а я, с интересом разглядывая линии её ног, начал потихоньку запускать свой вирус. Мне показалось, что она внимательно слушала, поглощая мою разрушительную программу. Постепенно моя речь становилась всё более взволнованной и выразительной. Внешне она выглядела простой провокацией, но внутренним содержанием она возбуждала в ирининой психике таившиеся там комплексы, этих маленьких зубастых хищников, которые, пробудившись, изгрызли бы к чертям собачьим и Систему защиты и Внутреннего цензора в придачу. Мне осталось бы только протянуть руку, чтобы достичь желаемого...

Самое ужасное, что Ирина мне даже поддакивала. Но когда дело дошло до финала, вместо того, чтобы хотя бы почувствовать легкий дискомфорт, она резюмировала: "Ты бы ещё мне посоветовал спрыгнуть на резинке с 16 этажа!".

Я смотрел ей прямо в глаза, пытаясь проникнуть внутрь этого странного существа. Сколько я не общался с ней, я так ничего о ней и не узнал. Все мои построения, все мои планы - были лишь игрой моей собственной Тени, всё дальше заводившей меня в закоулки своей игры. До меня дошло, что всё это последнее время я просто бредил. А Ирина, сидевшая здесь, рядом была так же загадочна и недостижима, как и планета Нептун.

Я вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха. Я втягивал его легкими, но его не было - я оказался в безвоздушном пространстве. Ирина, заметив мою агонию, не замедлила истолковать её во фрейдистском духе, предложив мне избавиться от жажды мастурбации давлением на лечебную точку, находящуюся под самым носом.

Это было смертельным ударом. Лежачих не бьют, но она добила... * * *

Я уже не мечтаю о побеге, мне уже окончательно всё равно. Мне хочется лечь на землю прямо посреди шумной городской толпы, и чтобы протекали годы, века, сменялись цивилизации и народы, а я подобно марсианскому сфинксу всё глядел бы в глубь небес, пытаясь проницать взглядом всю Вселенную до самого её предела.

ИРИНА

(неудавшийся побег)